Более 70 лет назад, в 1950-м, когда в Советском Союзе, а в Москве и тем паче, вовсю развернулась борьба с космополитизмом, актёр Зиновий Гердт вместе со своим братом Борисом возвращались с кладбища (была годовщина смерти их мамы). На Садовом кольце они зашли в пивнушку («шалман», как называл её Гердт) – согреться и по русско-еврейским обычаям помянуть.
Перед ними в очереди стоял огромный детина. И когда очередь дошла до него, он вдруг развернулся в их сторону и громко сказал продавщице: «Нет уж! Сначала – им. Они же у нас везде первые!». И Гердт, будучи человеком небольшого роста, да ещё и хромым, не выдержал и ударил детину в лицо. Это была не пощечина, а именно удар. Детина упал… Шалман загудел, упавший начал подниматься. Продавщица охнула: «За что?! Он ведь тебя даже жидом не назвал!».
Вид ошарашенного детины свидетельствовал, что он такое попрание его самолюбия без отмщения не оставит. Когда стало понятно, что дело идёт к самосуду, от стойки резко оторвался человек, которому Гердт едва доходил до подмышек. Позже Зиновий Ефимович рассказывал: «Он подошёл ко мне, загрёб своими ручищами за лацканы моего пальтишка, – и я понял, что это конец. Мужик приподнял меня, наклонился к самому моему лицу и внятно, на всю пивную, чтобы всем было слышно, чтобы все поняли, сказал: «И делай так каждый раз, сынок, когда кто-нибудь скажет тебе что про твою нацию».
И «бережно» (слово самого Гердта) поцеловав его, поставил на место и, повернувшись, оглядел шалман. Все затихли, даже «сердобольная» продавщица. Мужики, уткнувшись в свои тарелки, продолжили себе «выпивать и закусывать».
Лев Рудский (WRN)