ОН ПРИДУМАЛ ЗОЛОТЫЕ ЗВЁЗДЫ ГЕРОЕВ или ЛИЧНЫЙ АРХИТЕКТОР СТАЛИНА

23 сентября 2022

ИЗ СТАРЫХ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК (Москва, 1996 год)

RudMerzanv1Имя Мирона Ивановича Мержанова – одного из крупных советских специалистов в области архитектуры и градостроительства – почти незнакомо современной архитектурной молодежи. Да и у московских архитекторов старшего поколения оно связано с превосходным интерьером ресторана Центрального дома архитектора. Ещё меньше известно о его работах и трагической судьбе. Только в 1996 году, когда уже исполнилось 100 лет со дня рождения этого замечательного человека, были обнаружены архивные документы, благодаря которым, а также бескорыстной помощи сына М.И. Мержанова Бориса Мироновича, предоставившего материалы из семейного архива, и была подготовлена данная статья.

Прежде всего, о самой фамилии «Мержанов». Она – тюркского происхождения: «Мерджан» на арабском языке означает «коралл» (источник: «Словарь русских фамилий»).

MironMamDadИтак, архитектор Мирон Иванович Мержанов (а точнее, Мигран Оганесович Мержанянц) родился 23 сентября 1895 года в городе Нахичевани-на-Дону (тогда – область Войска Донского; в конце 1920-х годов вошёл в черту города Ростова-на-Дону) в преуспевающей армянской семье, в семье служащего Оганеса Мержанянца, предки которого, спасаясь от турецкого преследования, поселились в Нахичевани-на-Дону. Позднее Мержановы переехали в город Славянск (тогда Украина), где отец, ставший Иваном Мироновичем, назначается на должность управляющего макаронной фабрикой и паровой мельницей.

Мирон Мержанов с родителями

В Славянске (Российская империя) Мирон поступил в классическую гимназию. Успевая по всем предметам, особые способности проявлял в рисовании, у него проявилось не просто увлечение, а страсть к рисованию (здесь необходимо упомянуть, что Мержановы состояли в родстве с великим художником-маринистом Иваном Айвазовским). В 1912 году, окончив гимназию, Мирон Мержанов поступает в Санкт-Петербургский институт гражданских инженеров (ПИГИ). Обучаясь здесь, он одновременно подрабатывает чертёжником в мастерской известного архитектора Александра Ивановича Таманяна, страстного почитателя русской архитектурной классики, с которым Мержановы также были родственниками. Казалось, имея такого учителя, можно многого достичь. Но судьба распорядилась иначе.

MerzanvYoungВ начале Первой мировой войны Мирона призывают солдатом в телеграфную роту, но на фронт он не попадает. Октябрьская революция заставляет его покинуть Санкт-Петербург; возвращение домой оборачивается довольно долгими скитаниями. В конце концов, он оказывается в Нахичевани-на-Дону, куда его семья вернулась в связи со служебными делами отца.

Мирон Мержанов в молодости

Летом 1919 года, пытаясь избежать отправки на передовую линию фронта, Мирон Мержанов добровольно поступает в инженерный батальон Белой армии генерала Деникина, где служил прапорщиком его двоюродный брат; он рисует штандарты и гербы для различных войсковых подразделений. В ноябре 1919-го инженерный батальон, в котором числится Мержанов, направляют на север для участия в боях против наступающей Красной армии. В одном из боёв деникинские войска терпят поражение, и Мержанов, понимая, что он не хочет сражаться за чью-либо власть, что он совершенно мирный MerzanvMotherчеловек, покидает Белую армию. Ему удаётся добраться до Краснодара, где живут его родственники. Здесь в 1920 году он поступает сразу на четвёртый курс архитектурного отделения строительного факультета Кубанского политехнического института, который он так и не окончил, но был, тем не менее, благосклонно принят в среде архитекторов-профессионалов. Чтобы раздобыть денег на жизнь, он открыл кустарную мастерскую по изготовлению пуговиц, которая приносила неплохой доход.

Мирон Мержанов с матерью

В 1922 году Мирон Мержанов женится на дочери известного кисловодского архитектора Эммануила Багдасаровича Ходжаева – Елизавете Эммануиловне (она была пианисткой). Э.Б. Ходжаев – сын армянского купца из Нахичевани-на-Дону, внук известного пятигорского купца Никиты Челахова. Имя его деда по матери Чалохова (Челахова), торговавшего персидскими коврами в Пятигорске, упоминается на страницах романа «Герой нашего времени» великого русского писателя и поэта М.Ю. Лермонтова.

ХоджаевКисловодскПамЭ.Б. Ходжаев был временным городским архитектором Пятигорска, первым городским архитектором Кисловодска. Он стал крупнейшим на Кавказских минеральных водах (КМВ) архитектором, работавшим по частным заказам, проектировщиком и строителем дач, гостиниц и санаториев для КМВ. Ему принадлежит около 500 проектов, из которых большая часть была осуществлена на КМВ, в Терской и Кубанской областях. Основная часть построек находится в Кисловодске, Пятигорске и Ессентуках.

В том же году, по сути, и начинается творческий путь Мирона Мержанова. В Краснодаре возводятся постройки, которые он отмечает в автобиографии как первые.

В 1920-е годы М.И. Мержанов и Э.Б. Ходжаев много работают вместе. С 1923 года Мержанов с семьёй живёт в Кисловодске, где в 1926-м строит свой собственный дом. Одной из первых крупных работ молодого архитектора стал проект крытого рынка в Ессентуках. Здание было заложено ещё до революции 1917 года, по проекту другого автора. Таким образом, габариты рынка и его объёмно-пространственное решение во многом были определены ещё до Мержанова, но внешний облик постройка приобрела именно в соответствии с его замыслом. К тому же периоду творчества Мирона Мержанова относятся реконструкция Госбанка в Пятигорске (1926 г.) и возведение в 1927-м нового корпуса кисловодского санатория «10 лет Октября» (сейчас называется «Жемчужина Кавказа»).

При проектировании санаторного корпуса Мержанов впервые применил так называемую «зубчатку», или «пилу»: балконы по фасаду, обращённые к солнечной стороне, были не параллельны стене, а располагались под углом. Этот приём имеет, прежде всего, чисто функциональное значение: угол рассчитан так, что солнечный свет попадает на балконы, куда выходят отдыхающие, в определённое время суток – тогда, когда лучи солнца наиболее целебны.

СанаторийРККАвСочи

В 1929 году Мирон Мержанов принял участие в открытом конкурсе на проектирование санатория РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии) в Сочи (на фото вверху). Природный рельеф местности оказался во многом схожим с тем, какой был в Кисловодске и Пятигорске, что облегчало автору решение задачи. На конкурсе Мержанов представил проект, в котором корпуса санатория свободно располагаются по склону горы и вместе составляют многоплановую подковообразную композицию, по центральной оси которой проходит трасса фуникулёра. Нарядность и праздничность всему ансамблю придавали малые архитектурные формы. Мержанову удалось почти невозможное: примирить конструктивистский объект и окружающий ландшафт.

Здания в стиле конструктивизма практически всегда были обособленными объектами и тем самым исключали активную реакцию на внешние условия. Позднее это послужило одной из причин, по которой конструктивизм как направление утратил свои позиции, когда перед советскими архитекторами были поставлены масштабные градостроительные задачи. Личный талант Мержанова позволил ему без каких-либо потерь добиться соединения в одном общем образе конструктивистского сооружения и его контекста; этим, в частности, объясняется успех всей архитектурной композиции. Конкурс на проектирование санатория РККА курировал лично нарком по военным и морским делам Климент Ефремович Ворошилов. Свои варианты представили многие видные архитекторы Советского Союза, но победу одержал именно Мержанов. Решённый в духе конструктивизма санаторный комплекс с фуникулером вскоре начали строить. К.Е. Ворошилов часто встречался с молодым автором проекта и симпатизировал ему. Спустя четыре года санаторий был принят Государственной комиссией и ему присвоили имя Ворошилова. Довольный нарком наградил Мержанова именными золотыми часами, тремя тысячами рублей, кожаным пальто и отрезом коверкота на костюм.

Позднее, в 1937 году, на международной выставке в Париже архитектурный комплекс санатория был удостоен Гран-при, что ещё раз доказало неслучайность выдвижения Мержанова в первые ряды ведущих специалистов профессии страны.

В 1930 году, когда в Сочи шло строительство санатория (завершено в 1934-м), Мержанов экстерном окончил в Москве школу живописи и ваяния, а также Московский архитектурный институт.

Его стали часто вызывать в столицу. Карьера М.И. Мержанова резко пошла вверх, когда летом 1931 года он был назначен главным архитектором хозяйственного управления ЦИК СССР. Однако с этого времени он был вынужден заниматься в большей степени административной работой, нежели собственным творчеством. Когда Мержанов заступил на свою новую должность, в архитектурной среде Советского Союза происходили крупные события. В Москве продолжался конкурс на Дворец Советов (первый тур уже завершился; начиная со второго, М.И. Мержанова назначили главным архитектором по строительству Дворца). Это сверхмонументальное сооружение так и не построили, но его проект оказал значительное влияние на стилевую ориентацию всей советской архитектуры последующего периода; в 1932 году основан единый Союз архитекторов СССР.

MerzanvSanVoroshSochi1

Разнородные творческие группировки, существовавшие до этого и зачастую резко противопоставлявшие себя одна другой, были ликвидированы. Мержанов стал одним из тех, кто стоял у истоков создания новой организации, а некоторое время спустя возглавил правление фонда Союза архитекторов; «социалистический реализм», провозглашённый основой творческого метода советской литературы в 1932 году идеологами правящей партии, затем был предписан как база эстетической программы и для пространственных искусств, в том числе архитектуры; с начала 1930-х годов официальная пропаганда стала последовательно заниматься «мифологизацией жизни», эта «тенденция, нараставшая в течение десятилетия», в отечественной архитектуре «поощряла парадную монументальность застройки, опирающуюся на респектабельный историзм» (А.В. Иконников, «Историзм в архитектуре»).

Мержанов, в силу своего положения, находился в эпицентре этих и других процессов, происходящих в общественной, культурной и внутри профессиональной сферах жизни страны. Естественно, вскоре имя этого архитектора стало известно «вождю всех народов» Иосифу Сталину. И Мержанов впоследствии стал «зодчим вождя».

Сталин расспросил Ворошилова о молодом архитекторе. Результатом этого разговора стал неожиданный вызов Мержанова в Кремль к председателю ЦИК СССР М.И. Калинину. После короткой дружеской беседы Калинин вручил Мержанову распоряжение о назначении его главным архитектором хозяйственного управления ЦИК СССР. Это была ответственная должность. Вот как описывает окончание беседы с Калининым биограф Мержанова А. Акулов: «Сделав паузу, Калинин продолжил: „Поскольку в дальнейшем вы будете иметь дело с важнейшими государственными секретами, вам придется подписать у компетентного товарища обязательство о сохранении государственной тайны. Желаю успеха!“».

Деловые и политические качества нового назначенца требовали тщательной проверки, и Мержанов такую проверку прошёл. Кроме того, он дружил с известным архитектором Каро Алабяном, товарищем Анастаса Микояна со времен Гражданской войны. Репутация Мержанова оказалась незапятнанной, и он получил назначение на ответственную, совершенно секретную работу.

Пришлось проститься с Кисловодском и любимым домом. В Москве его ожидала просторная квартира в знакомом всем москвичам доме на улице Грановского, где в то время жили многие государственные и военные деятели СССР. Мержанов быстро включился в работу и не дал новым сослуживцам повода считать его провинциальным выскочкой – сказались учёба в классической гимназии и жизнь в Петербурге. Сталина он ещё ни разу не видел, но на его рабочем столе часто стали появляться документы с краткой резолюцией: «Поручить товарищу Мержанову. И. Сталин».

В 1932 году создают Союз советских архитекторов, первым ответственным секретарем которого был назначен друг Мержанова К.С. Алабян. Вскоре Мержанов становится председателем правления фонда Союза архитекторов СССР. Теперь он крупный чиновник, номенклатура. Очень часто в такой ситуации люди перестают сами проектировать, а главным образом руководят, ставят свою подпись под проектами, выполненными их помощниками и учениками. Но не таким человеком был Мирон Иванович. Авторские коллективы под его творческим руководством в те годы спроектировали и построили ряд крупных объектов, в том числе главное здание Военно-морской академии имени К.Е. Ворошилова в Ленинграде и санаторий ВЦСПС в Кисловодске.

Для работы Мержанову выделили охраняемый кабинет с особым сейфом. В конце каждого дня в присутствии сотрудника спецотдела он должен был складывать в сейф сделанные за день чертежи, черновики, эскизы и расчёты.

Первая правительственная дача была построена Мержановым на Бочаровом ручье все для того же Ворошилова. Популярность архитектора росла, и новые заказы появлялись в самых разных городах: Нальчике, Ленинграде, Комсомольске-на-Амуре, Кисловодске. Для строительства Дома архитектора в Москве он привлёк молодых талантливых зодчих Андрея Константиновича Бурова и Александра Васильевича Власова, ставших со временем выдающимися мастерами советской архитектуры.

В душе Мержанов оставался верен санаторно-курортной теме и мечтал вновь построить большой санаторный комплекс. Вскоре такая возможность представилась. Ему поручают проектирование санатория НКВД в Кисловодске, который сначала назывался «Санаторий-отель НКВД». Внук зодчего Сергей Мержанов так характеризует эту работу: «Этот объект в творчестве Мирона Ивановича стал во многом переломным… Безусловно, это наиболее сложное произведение в его творчестве. Под сложностью подразумевается не специфика участка, но, прежде всего, его особое место в последовательном ряду построек, осуществленных в 30-е годы. Вслед за этой работой строится в 1939 году санаторий «Красные камни» (на фото внизу).

КраснКамниГлавКорпСан

Все эти годы Сталин присматривался к архитектору, его отношению к работе, но никаких контактов, тем более личных, между ними не было. Однажды летом 1933 года в кабинет Мержанова вошли заместитель начальника охраны и один из помощников Сталина. Они передали поручение вождя построить небольшую дачу недалеко от Кунцева, место для которой должен был выбрать сам архитектор.

Проект дачи, геодезическая съемка, исследование грунтов и другие документы были готовы через десять дней. Теперь эта дача, получившая название Ближней, практически влилась в территорию Москвы. Доступ туда закрыт, и о ней мало что известно, поэтому прошу у читателя прощения за обширную цитату из книги дочери Сталина Светланы Аллилуевой «Двадцать писем к другу», где она подробно описала дом, в котором провела детские годы: «Сейчас стоит недалеко от Кунцева мрачный пустой дом, где отец жил последние двадцать лет, после смерти мамы. Дом построил в 1934 году архитектор Мирон Иванович Мержанов, построивший для отца еще несколько дач на юге. Первоначально дом был сделан очень славно – современная лёгкая одноэтажная дача, распластанная среди сада, леса, цветов. Наверху, во всю крышу, был огромный солярий – там мне так нравилось гулять и бегать… Отец жил всегда внизу, и, по существу, в одной комнате. Она служила ему всем. На диване он спал (ему стелили там постель), на столике возле стояли телефоны, необходимые для работы; большой обеденный стол, заваленный бумагами, газетами, книгами… В комнате лежал большой мягкий ковер и был камин – единственные атрибуты роскоши и комфорта, которые отец признавал и любил… Что было приятно в этом доме, это его чудесные террасы со всех сторон и чудный сад. С весны до осени отец проводил дни на этих террасах… Отец любил этот дом. Он был в его вкусе, он был ему удобен».

Второй этаж, всегда пустовавший, надстроили, вероятно, в 1948 году. Интерьеры выполнены в светло-коричневых тонах и отделаны деревом. Осветительная арматура сделана по эскизам Мержанова.

По слухам из разных источников, Мержанов знал, что дача Сталину понравилась. Но, к удивлению архитектора, хозяин ни разу не проявил желания встретиться с ним. Наконец Сталин, помнивший фамилии всех людей, с кем он имел дело, попросил своего секретаря Поскребышева пригласить в Кремль Мержанова.

Сталин захотел лично познакомиться с талантливым архитектором, о котором много слышал и который смог угодить ему своей работой. Сталину нужно было, в дополнение к официальным сведениям, получить личное впечатление – он придавал этому большое значение.

Архитектор уже знал о намерении Сталина построить дачу в Сочи. Пройдя все необходимые процедуры, связанные с получением пропуска, Мирон Иванович оказался в кабинете вождя.

Это произошло в 1934 году. После короткого приветствия Сталин произнес такую фразу: «Значит, будем строить дачу». На вопрос, есть ли какие-либо особые пожелания, Сталин ответил: «Нет. Делайте по своему усмотрению». Мержанов, проявляя чудеса отчаянной храбрости, сказал, что успех дела в значительной степени зависит от знания привычек хозяина дома, которые можно воплотить с учётом архитектурных возможностей. С этим возражением Сталин согласился: «Впрочем, одно пожелание есть, – чтобы не было фонтанов».

Анализируя эту первую встречу с Отцом народов, Мержанов пришел к выводу, что Сталин, считая себя большим физиономистом, просто решил посмотреть на дотоле неизвестного ему человека, которому он оказывает такое высокое доверие.

Участок для строительства выбрали на лесистом склоне горы при повороте с прибрежного шоссе на курорт Мацеста. Объект почему-то получил порядковый номер «9». Совпадение это или нет, но только номера последующих дач Сталина на Черноморском побережье были кратны девяти – дача на Холодной речке имела номер 18, дача в Мюссерах – 27.

Проект был выполнен в сжатые сроки и передан на высочайшее рассмотрение. Видимо, Сталин его одобрил, так как вскоре от начальника его личной охраны Власика поступило распоряжение о срочном начале строительства. Через год дача была готова. Она представляла собой прекрасное архитектурное сооружение, удобное, как для жилья, так и для приёма многочисленных гостей: детей Сталина – Якова, Василия и Светланы, друзей и соратников. Спрятанные от глаз вождя, на участке скрытно были размещены подсобные постройки – помещения для многочисленной охраны, гаражи, различные хозяйственные блоки. На примыкающей непосредственно к дому площадке был сооружен большой, строго прямоугольной формы бассейн с гранитными бортами. На его дальнем торце укрепили тяжёлый замшелый камень, специально доставленный из соседнего ущелья, с отполированной водой отверстием, из которого веками бил ключ. Незаметно подсоединённая к камню труба создавала полную иллюзию естественного источника и питала бассейн водой.

И вот этот-то бассейн, такой уместный в жарком климате, неожиданно вызвал приступ ярости у Власика, который заорал: «Тебе же было сказано не делать фонтанов, а ты решил своей головой рисковать!». И приказал немедленно засыпать бассейн и на его месте разбить цветник. Мержанов, посоветовавшись с начальником строительства и прорабами, сообщил Власику, что выполнить его приказ за одну ночь невозможно. Власик снова впал в гнев и, пообещав Мержанову самую тяжкую кару, утром уехал встречать Сталина.

MerzanvStalin1

Выйдя из машины, Сталин кивком голову поздоровался с Мержановым и начал медленно и внимательно осматривать дачу и постройки. Казалось, его интересовало абсолютно все: уклон лестницы и устройство перил, породы декоративных деревьев и растений, узоры на коврах и краны в санузлах. В течение полутора часов Сталин в сопровождении Власика и Мержанова молча ходил по дому и в заключение, на выходе сказал: «Спасибо. Ждем вас вечером на новоселье». Власик облегченно вздохнул, и Мирон Иванович понял, что гроза миновала, Сталину понравилось, и постройка утверждена.

Вечером, во время застолья, когда кто-то из гостей, видимо, по традиции, поднял первый тост за Сталина, тот сказал: «Нет, первый тост мы будем пить за архитектора».

Это хотя и недолгое расположение Сталина не могло не отразиться на заказах, которые посыпались в ЦИК с пометкой: «Работу поручить Мержанову». За несколько лет сначала члены Политбюро и заместители председателя Совнаркома, а затем и народные комиссары стали жить в домах (а их в Подмосковье и на Черноморском побережье Кавказа оказалось более 40), построенных по проектам Мирона Ивановича. Причем, архитектор по каждому объекту давал подписку никогда не разглашать «тайн» строительства.

В 1935 году Мержанов получил распоряжение срочно сделать проект дачи Сталина вблизи города Гагры на Холодной речке. Намекали, что этот участок Хозяин выбрал сам. Собравшись в спешном порядке, архитектор выехал на место. За неделю, находясь безвылазно в номере гостиницы «Ривьера», он подготовил эскизы проекта и вместе с начальником хозяйственного управления ВЦИК СССР Н.И. Пахомовым отправился на дачу для доклада.

Сталин внимательно и долго рассматривал планы, меньше обращал внимания на фасады и интерьеры, больше задавал вопросы по основному и по подсобным помещениям. Увидев гараж в цокольной части хозблока, размещённый там из-за стеснённости горного участка, Сталин выразил сомнение в удобстве въезда и выезда. Мержанов подробно объяснил, как это будет происходить в натуре.

«Вы рассуждаете, как шофёр», – подметил Сталин. Мирон Иванович ответил, что он может водить машину (тогда это было редкостью).
«У него, конечно, есть собственный автомобиль?», – спросил Сталин, обращаясь уже к Пахомову.
«Да», – к удивлению Мержанова, ответил тот. Сталин поблагодарил Мирона Ивановича за проект, сказав, что он его устраивает.

Ранним утром в номер «Ривьеры» позвонила жена Мержанова Елизавета Эммануиловна и сказала, что ночью её подняли с постели, возили по каким-то складам, она подписывала какие-то бумаги и в результате – у подъезда стоит новенькая собственная машина Мирона Ивановича. Это сообщение приятно поразило Мержанова. Он знал, что в Москве существовал очень узкий круг людей, имевших собственные aвтомобили в своём распоряжении. Это – несколько крупных академиков, «челюскинцы», лётчики, их спасшие, и ещё кое-кто. В техническом паспорте машины была графа, где указывалось, через какую организацию была получена данная машина. И вот в ней-то стояла простенькая такая фраза «Подарок Сталина». Надо было видеть лица работников автоинспекции, которые при проверке документов читали это.

MerzanvBorisСынВспоминает Борис Мержанов: «В течение года отец несколько раз выезжал на Холодную речку, осуществлял авторский надзор. Последнее время его каждый раз просили остаться, так как Сталин сказал, что хочет видеть архитектора. Дача уже функционировала в полном режиме: внутренняя охрана – на месте, наружная – в купальных костюмах, нередко с пляжными полотенцами через плечо прогуливалась по прилегающим к участку тропинкам. Кухня работала круглосуточно. Повар, которому надоело готовить «впустую», просил отца заказать что- либо экзотическое. Сталин приехал только через полгода. Он также медленно и обстоятельно ознакомился и с участком и домом, пригласил на новоселье».

Когда в условленное время Мирон Иванович пришёл, на открытой веранде он застал такую сцену: Сталин ходил по веранде, в плетёных креслах за столом сидели Ворошилов, Молотов и Жданов, а на земле перед первой ступенькой стоял и докладывал какой-то крупный чин из Краснодарского краевого руководства. Мержанов в нерешительности остановился неподалеку, но Сталин, завидя его, сделал приглашающий жест. Архитектор поднялся и сел в опасной близости от членов правительства.

Из продолжавшегося доклада было ясно, что партийный чиновник напуган до смерти и во всех неполадках в городе обвинял начальника курорта Сочи. Сталин бросил реплику: «Арестовать его надо, мерзавца». Но тут же, вспомнив, что рядом находится «чужой» человек, обратился к Ворошилову: «Смотри, Климентий, Мержанов большие глаза сделал, наверное думает, какой товарищ Сталин жестокий». И уже, повернувшись к архитектору, спрашивает: «Вы паровоз ФД (Феликс Дзержинский – автор) видели?». «Да», – ответил Мирон Иванович. «Вам нравится?» – продолжает спрашивать Сталин. Мержанову ничего не оставалось делать, как ответить, что, хотя он и не специалист, но ему паровоз нравится. «Всем нравится, – безоговорочно подтвердил Сталин, – просили, просили: сделайте. Не сделали. Только, когда посадили в тюрьму, – сделали. К сожалению, Мержанов, аресты – это суровая государственная необходимость!».

Впереди были страшные годы массовых репрессий, и поэтому Сталин загодя «готовил общественное мнение».

За столом Сталин, поднявшись, произнёс: «Сегодня первый тост будет за товарища Мержанова». Всем присутствующим стало ясно, что вождь выделяет архитектора и благоволит ему.

Высокопоставленные гости стали развлекаться тем, что смешивали разные крепкие напитки в бокале Мирона Ивановича, хотели зачем-то как можно скорее споить его. Особенно усердствовал приехавший на новоселье из Тбилиси Лаврентий Берия.

Сталин, видя такую ситуацию, подозвал Мержанова к себе и сказал: «Не пейте этого. Лучше я угощу вас водкой моего собственного рецепта». И налил ему рюмку. Когда Мирон Иванович отпил глоток, спросил: «Нравится? Пейте и никогда не будете болеть». Мержанов ответил, что не знает состава напитка. «Дайте карандаш», – потребовал Сталин, взял со стола туго накрахмаленную салфетку и почти каллиграфическим почерком, с точным соблюдением всех правил орфографии, написал: «Водка – 1/2 л. Перец (красный) – 1 стручок. Чеснок – 2-3 дольки. Настаивать – 2-3 дня».

Этот сталинский автограф на салфетке как дорогая реликвия долго хранился в семье Мержановых.

Аудиенция была короткой. Обратившись к архитектору: «Товарищ Мержанов», Сталин коротко попросил сделать проект дачи под Мацестой. От детального разговора вождь уклонился, предоставив архитектору полную свободу.

Тут уместно сказать несколько слов о том, как относился Сталин к архитектуре и процессам, в ней происходившим. Архитектурой он управлял так же единолично и жестко, как литературой и музыкой. Хорошо известно, что руководители Союза архитекторов СССР не могли принимать самостоятельных решений по важным вопросам. Больше того, в Политбюро и правительстве не было человека, который отважился бы на какое-либо принципиальное решение без согласия вождя. Даже по частным вопросам старались предварительно узнать его мнение.

MerzanvDazaStalinaKunzevo

Так, Л.М. Каганович, оставшийся в Москве во время отдыха Сталина в Сочи, в письме просит указания, какими делать набережные Москвы-реки – наклонными или вертикальными. Тем более необъяснимо полное и безоговорочное доверие, которое Сталин оказывал Мержанову при проектировании и строительстве своих дач.

Настало время задаться вопросом, чем архитектура Мержанова так нравилась вождю. Ведь проекты других, известных и маститых архитекторов он отвергал. Не лишённому честолюбия молодому зодчему, несомненно, льстило такое внимание. Секрет успеха построек Мержанова кроется в искренней любви их автора к заказчику, которую последний, видимо, чувствовал. Кроме того, в быту Сталин был чрезвычайно скромен. Роскошь была ему чужда, и в домашних условиях он довольствовался лишь самым необходимым. Он хотел, чтобы его дома отражали характер хозяина, несли в себе черты его личности. Этого удалось добиться Мержанову, и Сталин убедился, что не ошибся в нём.

Ближняя дача стала для вождя родным домом, где он принимал самых высокопоставленных гостей. Здесь побывали Иосип Броз Тито, Мао Цзэдун, руководители братских коммунистических партий.

Весной 1935 года последовало новое задание. Мержанова пригласили в Кремль, куда у него уже был постоянный пропуск, так называемый «вездеход». Его принял Сталин и на этот раз, демонстрируя свое уважение, вышел из-за стола навстречу гостю: «Вам предстоят на Кавказе ещё две стройки. Место вам укажут. Стройте по своему усмотрению. А как, вы сами знаете». После чего Сталин пожал руку архитектору и простился с ним.

MerzanvSpravaПеред Мироном Ивановичем возникла проблема, с которой рано или поздно сталкиваются многие архитекторы, – опасность повториться. Однако ему удалось счастливо избежать этой опасности. Обе новые дачи получились лёгкими, светлыми, радостными и, главное, понравились Сталину.

По прямому поручению Сталина Мержанов начал приспосабливать под «новые нужды» зал заседаний Верховного Совета СССР в Большом Кремлевском дворце. В начале 30-х годов зал был перестроен архитектором И.А. Ивановым-Шицем, а теперь потребовалось внести новшества. Когда зодчий предложил кроме Большого Кремлевского дворца использовать для заседаний несколько других, вполне пригодных для этих целей помещений, Сталин жёстко и сухо сказал: «Наш парламент должен заседать в Кремле». Что это за «новые нужды», знал, естественно, только сам Сталин. Сделав эскизный проект, Мирон Иванович попросил встречи с вождём. Он очень быстро его принял и уделил рассмотрению проекта почти полтора часа. Одобрив основное цветовое сочетание мебели в зале и президиуме (полированный орех и зелёный сафьян), Сталин сказал, что обивку надо делать из дерматина, а не из натуральной кожи. Мержанов ответил, что наш дерматин для этого не годится, а американский стоит дороже, чем русский сафьян.

«Не в деньгах дело, да, – сказал Сталин, – это первый в истории рабоче-крестьянский парламент. Надо делать из хорошего дерматина».

Чуть позже Мирон Иванович убедился, что всем вопросам, касающихся Верховного Совета, Сталин уделял очень большое внимание. В течение нескольких дней, остававшихся до сдачи объекта (тем более, что в назначенный день должна была открыться первая сессия), Сталин ежедневно приходил в зал – один или в сопровождении членов Политбюро. Задавал много вопросов, придирчиво рассматривал образцы мебели, знакомился с фрагментами интерьера. Когда привезли стол для президиума, Сталин долго «изучал» его, садился в кресло, откидывался на спинку, вставал. И вдруг, обнаружив под пюпитром емкость для папки, «просиял» и воскликнул: «Спасибо, Мержанов! А то так надоело государственные дела под жопой держать!».

Перед сдачей объекта вождь в сопровождении членов Политбюро почти каждый день приходил в зал. Увидев на главной трибуне герб, вырезанный из дерева, Сталин строго спросил: «Почему не бронзовый?». Не искушенный в придворном этикете, Мирон Иванович стал горячо объяснять свое решение, пояснив, что в интерьере зала, где основные функциональные элементы (кресла, кафедра) выполнены из дерева, бронзовый герб будет смотреться несколько неестественно. Архитектор, доказывая преимущества резьбы по дереву, вдруг поймал на себе взгляды напряжённо молчавших членов Политбюро. Они явно жалели Мержанова, предвидя, чем закончится для него этот неравный спор. Сталин, видимо, находясь в хорошем расположении духа, не стал на этот раз казнить своевольного архитектора, а обратился к членам Политбюро с шуткой: «Что я могу сделать? Раз Мержанов мне приказывает деревянный герб, пусть будет деревянный».

Значительно позже, когда 12 августа 1943 года Мержанова арестовали, кто-то вспомнил об этом споре. Есть свидетели тому, как вскоре после ареста архитектора в зал заседаний Верховного Совета ворвались люди с топорами, молотками и стамесками и стали с ожесточением разносить в щепки деревянный герб. После этого варварского акта они водрузили на освободившееся место заготовленный заранее герб из бронзы.

Напомним, что до 1943 года по проектам М.И. Мержанова были построены следующие объекты: Новое здание Центрального Дома архитектора (совместно с А.К. Буровым и А.В. Власовым, Москва, открыт в феврале 1941 г.); санаторий НКВД «Кисловодск» (г. Кисловодск, 1935 г.); санаторий Совета министров СССР «Красные камни» (г. Кисловодск, 1939 г.); дачи Сталина – в Мацесте; «Холодная речка» близ Гагр; «Бочаров ручей» (первоначально предназначалась Ворошилову); «Зелёная роща» (все построены в 1930-е гг.); около пятидесяти дач для советских руководителей высшего звена (на Кавказе и в Подмосковье).

Кроме того, по планировочному решению М.И. Мержанова архитекторами А.И. Васильевым и А.П. Романовским был разработан проект Военно-морской академии в Ленинграде.

GerSovSouzaGerSotsTrudaВ 1934 году было учреждено звание Героя Советского Союза. Первыми героями стали лётчики, спасшие челюскинцев. Однако им вручили только ордена Ленина. Героев становилось все больше, и Сталин предложил ввести специальный нагрудный знак, желательно в виде пятиконечной звезды. Во время одной из встреч на Холодной речке Сталин сказал Мержанову, что хорошо бы создать специальный нагрудный знак для тех, кому будет присвоено самое высокое звание страны – Героя Советского Союза. Он добавил, что наиболее подходящей по форме была бы золотая звезда, и что этот знак можно было бы так и назвать, вручая его вместе с орденом Ленина. Сталин подчеркнул, что раньше, когда звание было введено и вручался только орден Ленина, героев было мало. Этих людей народ знал в лицо. Теперь же, когда героев стало больше, необходим особый, отличающий их знак, который награждённые будут носить выше всех других, над орденами. Об этом Сталин и просил подумать Мержанова.

Мирон Иванович сделал несколько вариантов этого нагрудного знака. Основой композиции, естественно, была пятиконечная звезда из золота. Сталин, придирчиво просматривая эскизы, твердо остановился на таком варианте: геометрически четкая звезда из золота (совершенно без каких- либо излишеств) соединяется при помощи ушка с прямоугольной колодкой из красной муаровой ленты. Из всех вариантов колодок это был самый простой, самый лаконичный.

В 1939 году М.И. Мержанов был вызван к Сталину в Мюссеры. Здесь он получил задание разработать второй знак Героя – теперь уже Социалистического труда. Награждённым будет вручаться орден Ленина и золотая медаль «Серп и молот». Название медали Сталин произнес уверенно, очевидно, заранее обдумал этот вопрос и тут же похвалил предыдущую «Золотую звезду».

Потом он сказал: «Вам предстоит непростая задача: сделать нечто подобное, но в то же время что-то новое».

С одной стороны задача упрощалась. Герои Советского Союза носили свои звёзды, они нравились и самим награждённым, и окружающим. А главное, – звёзды нравились Сталину. Однако название медали требовало новых размышлений и новых решений. Было создано восемь вариантов звёзд, по четыре в каждом из двух рядов. Первым номером шла золотая звезда. Кроме того была звезда с гербом СССР, звезда, «положенная» на большой серп и молот; просто серп и молот на красной, довольно длинной вертикальной ленте. Эскизы были переданы в секретариат Сталина. Только через два месяца Мержанову сообщили, что вождь утвердил эскиз, шедший именно под первым номером, и теперь желает видеть автора. Явившись в приёмную, Мирон Иванович застыл от изумления. Там прогуливались одетые по-разному с десяток мужчин и женщин: военный инженер и колхозник, рабочий и седовласый учёный, моряк и учительница. На груди у каждого из них сияли золотые звёзды с серпом и молотом, но двух размеров: одного – того, что предлагал Мержанов, и другого – чуть больше.

Мирон Иванович осторожно спрашивает у Поскребышева (помощника Сталина), мол, почему здесь так много Героев Социалистического труда, ведь официального решения о присвоении такого звания еще нет. Поскребышев улыбнулся: «Это не герои, это – артисты. Товарищ Сталин хочет посмотреть на модели наград».

В это время звякнул сигнал одного из телефонов. Поскребышев вошёл в кабинет Сталина и, быстро вернувшись, пригласил Мержанова. Сталин сухо поздоровался и произнес: «Сейчас посмотрим на ваши звёзды». С артистами, приглашёнными войти, он поздоровался намного теплее. Затем Сталин довольно долго и молча разглядывал каждого в отдельности, затем те живописные группы и сцены, которые артисты создавали. Он подходил совсем близко и отходил в глубь кабинета. Поблагодарив артистов, Сталин сказал, что они свободны, а Мержанова знаком попросил остаться. Ещё несколько минут Сталин в задумчивости ходил по кабинету. Резко остановившись, повернулся к Мержанову и словно выдавил из себя: «Ваш размер правильный. Спасибо».

Таким образом, Президиум Верховного Совета СССР 1 августа 1939 года утвердил государственный наградный знак – золотую звезду Героя Советского Союза, а 22 мая 1940-го – золотую звезду Героя Социалистического труда.

С первых дней Великой Отечественной войны М.И. Мержанов отдавал все силы подготовке обороны Москвы, стал добровольным бойцом МПВО, ночью дежурил на крыше. М.И. Мержанов вместе с архитекторами Виктором Александровичем Весниным и Каро Семёновичем Алабяном внёс значительный вклад в строительство оборонительных сооружений вокруг Москвы и Ленинграда. В частности, он лично управлял коллективами архитекторов, проектировавшими в столице бомбоубежища и газоубежища. Также на него была возложена подготовка станции метро «Маяковская» к проведению там 6 ноября 1941 года торжественного заседания, посвящённого 24-й годовщине Октябрьской революции (на собрании с докладом выступал Сталин). А на станции «Кировская» (ныне «Чистые пруды») по специальному проекту Мержанова и его коллег были оборудованы безопасные помещения для Ставки Верховного командования и правительства.

Фонд Союза архитекторов СССР (Архфонд), который возглавлял Мержанов, в этот период занимался эвакуацией основных учреждений Академии архитектуры в Чимкент (Южный Казахстан). В 1942-м, во время блокады Ленинграда, Алабян и Мержанов специальным самолётом, выделенным им командованием Ленинградского фронта, отправили своим коллегам в осаждённый город две с половиной тонны продуктов.

В те годы миллионы советских людей становились жертвами сталинских инквизиторов. Начавшаяся война, казалась бы, должна была «умерить их пыл», однако – нет. 12 августа 1943 года Мержанов, его жена, их домработница и старый друг архитектора Н.Н. Парфианович были арестованы НКВД. В просьбе написать письмо Сталину, Ворошилову или Микояну Мержанову было отказано. После изнурительных допросов, во время которых его доводили буквально до полувменяемого состояния, 8 марта 1944 года его ознакомили с выпиской из протокола: «Заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет с конфискацией лично принадлежащего имущества».

Обвиненный во всех смертных грехах и ожидающий самого худшего, Мержанов с облегчением воспринимает приговор – 10 лет лагерей.

Много лет спустя, уже после реабилитации, встречаясь с К.Е. Ворошиловым и А.И. Микояном, он услышал от них, что его арест был воспринят в Кремле с удивлением. Берия на вопрос: «За что арестовали Мержанова, ведь мы все ему так доверяли», лицемерно ответил: «Мне самому всё это очень неприятно, но он во всём сознался».

Как добывались такие «признания», мы знаем…

В чём же дело? Что послужило поводом для ареста? По некоторым непроверенным и недостоверным источникам, в деле оказалась замешана… женщина. Недобросовестные «историки» приплели увлечение Мержановым некой красивой женщиной, на которую засматривались многие власть имущие. За ней безуспешно ухаживал всесильный Генрих Ягода, среди её поклонников были писатель Алексей Толстой и академик И.К. Луппол. Ухаживал за ней и сам Лаврентий Берия. Она же оказывала знаки внимания Мержанову, красивому мужчине и интересному собеседнику. Друзья якобы предупреждали его, что он шутит с огнём, но Мирон Иванович якобы был увлечён и не послушал советов. Что же это за фифа?

И на этом фоне Берия, видимо, убедил Сталина в виновности архитектора, и тот изменил своё отношение к нему. Светлана Аллилуева вспоминала: «Когда отца „убеждали факты“, что ранее хорошо известный ему человек оказывается дурной, с ним происходила какая-то психологическая метаморфоза… Вернуться назад и поверить снова, что N не враг, а честный человек, было для него психологически невозможно. Прошлое исчезало для него – в этом и была вся неумолимость его натуры». Берия хорошо знал эту особенность характера Хозяина и часто ею пользовался.

Мстительный и подлый Берия решил разом покончить не только с Мироном Мержановым, но и с его сыном. Он создаёт фальсифицированное дело о сыне Мирона Ивановича, которому едва исполнилось восемнадцать лет. Бориса Мержанова арестовывают и как социально опасного элемента приговаривают к заключению в исправительно-трудовом лагере сроком на пять лет.

Много лет спустя Мержанов в разговорах всегда избегал политических тем, а также упоминаний о своих отношениях со Сталиным. Он якобы обвинял себя в неосторожном любовном увлечении и легкомысленном отношении к предостережениям друзей, но считал, что решать эту ситуацию надо было по-джентльменски, а не лишать его свободы, – такой поступок не достоин мужчины, даже если он зовётся Сталин.

Не знаю, но я почему-то не верю в эту любовно-смертельно-опасную историю. Авторы этого «исторического пассажа» не удосужились назвать имя и профессию роковой чаровницы, за которой, сломя голову, ухаживали влиятельные в обществе люди – целых четыре человека! И что стало с этой красавицей? Она так и осталась на свободе после всех этих любовных передряг? Бред какой-то.

Продолжим наш рассказ. В мае 1944 года Мирон Иванович вместе с группой осуждённых в четырехосном «телячьем» вагоне двинулась в путь. Биограф зодчего А. Акулов так описывает это путешествие: «На остановках в приоткрытую дверь заключённые выносили „параши“, получали бачки с баландой и кашицей из недоваренной пшеницы. Две буханки хлеба расхватывались „паханами“ и ворами прямо у двери. Другим хлеба не доставалось».

MerzanLagerЗа Уралом города и поселки непривычно освещались электричеством: там не вводили светомаскировку. О войне напоминали только санитарные поезда с красными крестами на стенах вагонов да эшелоны с военной техникой и солдатами. Через три месяца состав с заключёнными прибыл в большой лагерь в городе Комсомольске-на-Амуре.

Мержанова поместили вместе с политзаключенными. Наконец прекратилось кошмарное насилие уголовников. Уже на второй день пребывания в лагере его вызвали к начальнику и предложили работу на строительстве города. Оказалось, что местное лагерное начальство давно просило Главное управление лагерей прислать квалифицированного специалиста. Приезд известного архитектора был для них подарком.

Мержанова перевели в барак-мастерскую, выдали ему элементарные чертёжные принадлежности и загрузили работой, по которой он действительно истосковался, поэтому проектировал и строил охотно и много. Им были довольны, по его просьбе выяснили, где находится жена (Елизавета Эммануиловна была арестована в тот же день, что и он сам). Ему даже удалось написать ей три письма и даже послать немного денег. В 1947 году Елизавета Эммануиловна умрёт в лагере под Карагандой, а горсть земли оттуда привезёт позже её сын Борис Миронович Мержанов, чтобы совершить символическое захоронение матери на семейном участке Ходжаевых на Армянском кладбище в Москве.

Одной из первых реализованных работ Мержанова в Комсомольске-на-Амуре был большой объединённый вокзал. Его протяжённый фасад эффектно завершала башня со шпилем, в которой размещалась диспетчерская служба. Затем последовали монументальный Дворец культуры и Клуб ИТР завода 126. Дворец был решён в духе русской архитектурной классики, с барельефами и портиками коринфского ордера.

Все эти годы Мержанов не мог не задавать себе вопроса, знал ли Сталин о его аресте. Вспоминая частые встречи с ним и его доброжелательное отношение, архитектор убеждал себя в неосведомленности вождя. Мирон Иванович убедил себя в том, что в тяжелые военные и послевоенные годы у Сталина не было времени о нём вспоминать.

Надо сказать, что подобные мысли посещали почти всех арестованных соратников и помощников Сталина. Разумеется, Сталин всё знал и не мог не вспомнить о своем архитекторе, когда надстраивалась Ближняя дача и перестраивались дачи под Мацестой, но ничего не сделал и не собирался впредь что-либо сделать для его спасения.

Победой окончилась война, пришла долгожданная амнистия. Но по ней в первую очередь освобождались почему-то воры, спекулянты, дезертиры. Участника обороны Москвы архитектора Мержанова амнистия не коснулась, он оставался политическим заключённым. И вдруг на шестом году заключения, в начале 1949-го, его срочно затребовали в Москву. Этот путь был едва ли не страшнее предыдущего. Заключённые ехали в набитом людьми вагон-заке. Это была настоящая душегубка. Только изредка надзиратели приоткрывали щелочку в зарешеченных окнах. Средние и верхние нары заняли уголовники, а на полу и нижних нарах жались друг к другу «мужики» и политические. Уголовники их ненавидели и заставляли делать самую унизительную работу. На Ярославском вокзале, куда прибыл состав, Мержанова уже встречали сотрудники госбезопасности. И снова одиночная камера тюрьмы на Лубянке. Мирон Иванович безуспешно ломал голову, ища причины такой резкой перемены в своей судьбе. Однажды открылась дверь и начальник тюрьмы полковник Миронов повёл его по длинным коридорам. Прямо в лагерной одежде его привели в огромный кабинет, за столом сидел человек в штатском. Он спросил Мержанова, за что тот арестован, и, услышав в ответ: «Ни за что», выразил удивление и сказал, что, насколько ему известно, тот все обвинения признал. Мирон Иванович молчал. Тогда человек за столом сказал: «Можете говорить всё. Я – министр». Да, перед ним собственной персоной был министр госбезопасности СССР В.С. Абакумов. Набравшись смелости, терять-то уже всё равно нечего было, Мержанов выпалил: «Вам как министру должны быть известны и способы получения признаний».

Абакумов резко перевёл разговор на другую тему и сказал, что проекты Мержанова и строения, возведенные по ним, являются лучшими, нежели те, которые ему предлагают. А так как министерство решило построить для своих сотрудников санаторий имени Дзержинского в Сочи, то это дело поручается ему. Затем, повернувшись к стоявшим навытяжку сопровождающим, приказал: «Создать все необходимые условия для работы». Критически оглядев лагерную рванину, которая была на заключённом Мержанове, добавил: «И одеть!».

СанИмДзержВСочи

Вернувшись в кабинет, Мирон Иванович увидел сервированную часть стола для заседаний, где стояли коньяк, фрукты, тарелка с бутербродами. Опытный в строительных делах архитектор понял, что он в кабинете у будущего заказчика. И не ошибся.

Абакумов сказал: «Я объездил весь юг и убедился, что лучше вас никто не строил. Нам выделили большие деньги для строительства нашего санатория, и мы хотим, чтобы он был самым лучшим». Как Абакумов узнал об архитекторе Мержанове? Скорее всего, эту фамилию ему назвал Сталин, который в то время очень выделял Абакумова и всячески его поддерживал. Однако, перед тем, как вызвать Мержанова, министр ознакомился с его личным делом. Тот обвинялся по нескольким статьям, таким, как «Измена родине», «Подготовка террористических актов», «Призывы к свержению Советской власти» и прочее. Прочитав дело, опытный чекист Абакумов сразу понял, что оно шито белыми нитками, так как не содержит никаких доказательств. Но пересмотреть решение Особого совещания он полномочий не имел.

Поселили Мирона Ивановича в двух соединенных камерах (ставшей четырёхместной, где теперь он был один) отремонтированных и меблированных. Тут же лежало все необходимое для работы, в том числе краски, кисти, планшеты, подрамники. Несмотря на то что его положение изменилось, от него скрыли, что его жена Елизавета Эммануиловна за два года до этого умерла в лагере под Карагандой.

В ходе работы над проектом архитектора несколько раз вежливо, но настойчиво спрашивали, когда же он будет закончен. Как потом узнал архитектор, параллельно с ним над проектом (в порядке закрытого конкурса) работали ещё и другие мастера. Однако проект Мержанова устроил заказчика больше.

Вскоре Мержанова опять отправили в Сочи. Но уже не в арестантском, а в купейном вагоне. Сопровождали архитектора не конвоиры в шинелях и с винтовками, а два сотрудника госбезопасности в штатском. Сам он был одет в респектабельный костюм, в модном портфеле лежали необходимые чертёжные принадлежности.

На перроне сочинского вокзала Мержанова и его охрану встречали представители горисполкома и местного отдела МГБ. После завтрака в ресторане гостиницы архитектора поселили на кирпичной даче, где когда-то отдыхал нарком внутренних дел Генрих Ягода, здесь же и арестованный. Тут Мержанову предстояло жить и работать над новым проектом санатория, который он решил строить в классическом стиле. Конструктивизм к тому времени уже был под запретом.

Отведённый под строительство санатория участок был продолжением знаменитого парка «Ривьера» и имел сильно выраженный рельеф. После обследования территории Мержанова временно вернули в Москву и посадили в знаменитую Сухановскую тюрьму, где в то время сидел Александр Солженицын, о чем архитектор, разумеется, не мог знать. Сухановская тюрьма была одной из самых страшных пыточных тюрем сталинской эпохи. Она находилась на месте бывшего монастыря, расположенного поблизости от усадьбы «Суханово» (усадьба, в свою очередь, незадолго перед этим была превращена в дом отдыха Союза архитекторов, и, по иронии судьбы, занимался этим сам Мержанов вместе с Алабяном).

Находясь в полном одиночестве, архитектор собственноручно выполнил огромный объём работы. В проектное задание вошли планы и фасады всех корпусов санатория, конструкции, инженерные сети, вертикальная планировка, генеральный план. Он также создал и покрасил акварелью несколько перспектив, зная по прежней практике, что начальство плохо читает чертежи и больше любит понятные красочные картинки.

По окончании работы все готовые материалы забрали и увезли. А через несколько дней Мержанов очутился в зале заседаний коллегии министерства. На председательском месте сидел В.С. Абакумов в мундире генерал-полковника. На стенах были развешены чертежи, но своего проекта Мирон Иванович среди них не увидел. Он понял, что, сам того не зная, стал участником конкурса. Вот что рассказывает об этом сын зодчего архитектор Борис Мержанов: «Дайте оценку проектам, Мирон Иванович», – сказал Абакумов. Так Мержанов неожиданно оказался в роли члена жюри. Как честный и принципиальный человек, он профессионально рецензировал первый, второй проект, акцентируя их достоинства. Министр прервал его: «О том, что вы скромный человек, мы слышали. Мы уже решили – будем строить по вашему проекту».

Да, но теперь ведь над строительством надо было осуществлять авторский надзор. Как известно, к тому времени в Москве и ряде других мест были созданы закрытые конструкторские бюро, где использовался труд заключённых, среди которых были учёные, инженеры, высококвалифицированные рабочие.

Одна из таких «шарашек», как называли такие КБ между собой «арестанты», находилась в усадьбе Марфино под Москвой, что почти напротив входа в Главный ботанический сад Академии наук. Впоследствии она была подробно описана в романе А.И. Солженицына «В круге первом», где, кстати, упоминается и фамилия М.И. Мержанова.

Итак, в этой усадьбе и была сформирована бригада по рабочему проектированию нового санатория. В помощники Мержанову назначили известных архитекторов Г.В. Макаревича, Е.В. Рыбицкого, Г.Д. Борисова, А.Д. Вышинского. Последний, как и автор проекта, был заключённым. Надо сказать, что первые три молодых архитектора впоследствии признавали, что состоялись как профессионалы именно тогда, когда работали с Мержановым.

Когда возникла необходимость снова ехать в Сочи и встал вопрос об авторском надзоре, к Мержанову на всякий случай «прикрепили» двух молодых сотрудников госбезопасности. Они его предупредили, что для всех они – его личные секретари. И в этом качестве он их и должен представлять. Мержанов вновь получил допуск к государственным секретам. Он часто приезжал в Сочи в сопровождении охраны и подолгу там жил, наблюдая за ходом строительства. Его сослуживцев поражали работоспособность архитектора, его умение ладить с людьми и превосходная память. Однажды на планерке вспыхнул спор о том, как забетонировать основание колонны, которая оказалась над теплотрассой. Спорили до хрипоты, но дельного варианта не находили. Тогда слово взял Мержанов. Он не предложил нового инженерного решения, но назвал марку расширяющегося цемента и московский склад, где он хранился. Проблема была решена.

Восемь раз побывал архитектор в Сочи, наблюдая за строительством санатория, которое подходило к концу. Захваченный работой, Мержанов тем не менее ни на минуту не забывал, что он заключённый. В июне 1951 года арестовали Абакумова. Последовали многочисленные проверки, после которых в конце 1951 года Мержанова, в знак «особой благодарности», снова этапируют в Сибирь, досиживать срок в лагере строгого режима. В иркутской тюрьме он находился до середины марта 1953 года. Он так и не увидел свою последнюю и весьма значительную работу завершённой. Его чуть было не отправили на лесоповал, но полученные в ходе допросов с пристрастием травмы руки и головы, спасли его от преждевременной гибели. Да и возраст был солидный – почти шестьдесят.

Фортуна опять улыбнулась Мержанову. К главному инженеру красноярского «Крайпроекта» Ю.И. Шаповалову попал кусочек ватмана, на котором Мирон Иванович каллиграфическим архитектурным шрифтом написал сведения о себе. Тот моментально всё понял и затребовал архитектора для выполнения срочного заказа краевого управления МВД. Так ссыльный Мержанов стал работать архитектором «Крайпроекта».

После смерти рябого изверга в стране произошли большие перемены. Председателем президиума Верховного Совета СССР стал старый знакомый архитектора К.Е. Ворошилов. К нему и обратился с письмом о снятии судимости Мержанов, всё ещё живший в Сибири, несмотря на истечение срока заключения. Обращение подействовало, и 30 мая 1956 года, спустя тринадцать лет после ареста, обвинение с Мирона Ивановича было снято за недоказанностью. Несколько раньше освободили и реабилитировали его сына Бориса.

Здесь, в Красноярске, Мержанов встретил своего талантливого коллегу – архитектора Г.Б. Кочара, также репрессированного, чей тюремный «стаж» исчислялся 18-ю годами. Они были знакомы ещё до войны (Кочар являлся членом правления Союза архитекторов СССР), а теперь стали плотно работать вместе. Позднее Кочар был назначен главным архитектором Красноярска, а Мержанов – главным архитектором «Крайпроекта». Кроме того, в 1953 году сюда приехал сын Мирона Ивановича, тоже архитектор, – Борис Миронович Мержанов, освобождённый годом ранее (был репрессирован в 1948-м), и с этого момента началась совместная работа отца с сыном.

Самого Мирона Ивановича освободили в 1954-м, а в 1956-м – полностью реабилитировали.

Теперь уже свободному беспартийному архитектору Мержанову поручают организовать филиал центрального института «Горстройпроект», который вскоре был преобразован в «Красноярскгражданпроект». За относительно короткое время численность института достигла тысячи сотрудников, и вскоре он стал крупнейшей проектной организацией Восточной Сибири, куда с целью изучения опыта красноярских архитекторов приезжали коллеги со всех концов страны, в том числе из Москвы и Ленинграда.

MerzKrasnoyarskKraiGovernmentBld1

Что касается объектов, возведённых в Красноярске по проектам Мержанова, то наиболее крупными из них являются Дом Советов, кинотеатр «Совкино», здание Центрального райкома КПСС (на фото вверху), Красноярское отделение Госбанка, Дворец культуры завода «Красмаш». Все они в той или иной мере являются примерами того, как мастер пытался органично сочетать классические формы и современную архитектуру. А здание Госбанка, в частности, представляет собой синтез «классики» и той разновидности конструктивизма, которой Мержанов отдавал предпочтение в начале своего творческого пути. Частичный возврат архитектора к конструктивизму особенно ярко проявился также в здании ДК завода «Красмаш», расположенном на правом берегу Енисея.

MerzanvMirnEnd50-xВозвращение Мержанова к личному свободному творчеству, к сожалению, практически совпало с «закрепощением» советской архитектуры. В ноябре 1955 года Н.С. Хрущёв выпустил постановление «Об излишествах в проектировании и строительстве». И с 1955 по 1965 гг. развитие советской архитектуры было подчинено жёсткой бескомпромиссной стандартизации. А.В. Иконников в книге «Историзм в архитектуре» писал: «Сталинистскую унификацию архитектуры по канонам классицизма, ориентированную на пропаганду утопий Золотого века, сменила ещё более решительная бездуховная унификация на основе промышленного стандарта. Среда обитания человека обезличивалась».

М.И. Мержанов оставался преданным своей профессии до конца жизни, но насаждавшийся в хрущёвское время технологизм с его ортогональной геометрией и искусственными материалами вызывал в нём внутренний протест.

Старые знакомые Климент Ворошилов и Анастас Микоян помогли ему решить квартирный вопрос для себя и для сына, получить «чистый» паспорт, оформить пенсию.

В 1958 году, взамен конфискованной после ареста дачи в Загорянке, Мержанову выделили участок в Новых Горках; в 1959-м его сын Борис построил здесь дом. В 1960 году М.И. Мержанов уехал из Красноярска (вроде бы окончательно вернулся в столицу), но в течение ещё двух лет в «Красноярскгражданпроекте» за ним официально оставалась должность консультанта.

Merzanv1960eВ Новых Горках он был прописан с 1960 по 1971 гг., поскольку не имел тогда собственной квартиры. Он часто встречался со своими бывшими учениками, к тому времени ставших маститыми архитекторами, Д.И. Бурдиным, Г.В. Макаревичем, В.А. Шквариковым, Б.С. Мезенцевым. Они называли Мержанова своим наставником и даже уговорили его поработать в институте «Моспроект», хотя Мирону Ивановичу уже исполнилось шестьдесят пять. На работу с дачи ездил на машине или на электричке – от станции Болшево.

В 1960-1970-е годы в Москве были построены два крупных комплекса – ВНИИ «Инструмент» на Большой Семёновской улице и «Станкоимпорт» у станции метро «Калужская». В обоих случаях Мержанов был руководителем творческого коллектива.

Зимой 1971 года, когда Мержанов лечился в туберкулёзном санатории на Яузе, с ним произошёл несчастный случай: он упал и сломал шейку бедра. Работу в «Моспроекте» пришлось оставить.

Весной 1972 году Мирон Иванович наконец-то получил двухкомнатную квартиру – в районе живописного парка «Дубки» в Тимирязевском районе Москвы. Скорей всего, в одном из домов, где жила моя тёща – врач, терапевт и кардиолог. Может быть, он даже ходил к ней на приём. Жаль, что уже не у кого спросить. В этом доме Мержанов и жил последние три с половиной года. Но ежегодно несколько месяцев – как правило, с мая по ноябрь – проводил на даче.

MerzanvDazaShale

Все эти годы он писал много акварелей – это были, в основном, фантазии, изображающие дворцы, дачи, санатории и их интерьеры (на некоторых, к примеру, прочитываются собирательные образы государственных дач, построенных когда-то самим Мержановым). Часто рисовал лошадей, к которым с детства питал слабость.

Поздней осенью 1975 года М.И. Мержанов все ещё жил в Новых Горках. Двумя месяцами раньше, 23 сентября, здесь на 80-летний юбилей мастера собрались родственники и друзья. Приехали архитекторы Д.И. Бурдин и М.З. Островская, журналист-международник С.А. Микоян и другие. День рождения Мержанов отмечал в последний раз.

MerzanvArmVaganskgoНочью 13 декабря 1975 года выдающийся архитектор М.И. Мержанов умер в Москве от длительной болезни лёгких – последствия тюремных казематов московского НКВД и лагерей. Он был похоронен на Армянском кладбище; в этом же семейном захоронении покоится прах его матери и братьев – художника Якова Мержанова и журналиста Мартына Мержанова.

Его сын Борис Миронович Мержанов (24 июня 1929 – 17 июня 2006 гг.) – также был архитектором, доктором архитектуры, профессором.

Не могу не сказать, что все три сына Оганеса Мержанянца (Ивана Мержанова) стали талантливыми специалистами – каждый в своей области. О старшем Мироне Ивановиче написана эта большая статья. Средний сын Мартын Иванович (21 ноября (4 декабря) 1900 г., в Нахичевани-на-Дону (ныне – в черте города Ростова-на-Дону), Российская империя – 18 июля 1974 г., Сухуми, Абхазская АССР, Грузинская ССР, СССР) – участник Гражданской и Великой Отечественной войн, майор, кавалер многих боевых и мирных наград. В мае 1945 года он присутствовал при обнаружении отделом контрразведки СМЕРШ 79 корпуса под командованием И.И. Клименко трупов Гитлера и Геббельса. Работал заведующим отделом в журнале «Огонёк», возглавлял отдел футбола в газете «Советский спорт», первым главным редактором популярного в стране издания «Футбол». Автор нескольких книг. В 1985 году его именем в Славянске (СССР) названа улица.

Лев Рудский (WRN)

Метки: , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , , ,

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Календарь

Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Фев    
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Архивы