«Гриша, иди кушать!», – так обычно бабушка моей жены Анны – Лиза звала своего мужа обедать. Дедушка Гриша (он же Герш Хаймович Рак – в обиходе Григорий Ефимович) неторопливо подходил к двухстворчатому буфету со стеклянными дверцами (такая мебель была в каждой семье), доставал с верхней полки бутылку с водкой (а нередко и со спиртом), настоянной на сухих (обязательно высушенных!) лимонных корках, не вынимая из левого уголка рта давно погасшую, но словно прикленую папироску марки «Беломор», делал пару глотков живительной влаги и, довольный, шёл к столу. Этот ритуал не нарушался никогда. По крайней мере столько, сколько я помню его, дедушку моей жены, живым. А бабушка Лея Вольфовна Котляр (в простонародье Елизавета Владимировна), поворчав для приличия, с удовольствием кормила его.
В феврале 1973 года дедушка Гриша скоропостижно скончался: оступился, упал и – всё. В мае у нас родилась дочь, и мы, как это полагается у евреев, назвали её Галиной, по первой букве имени нашего дедушки, её прадедушки. Дома мы часто вспоминали дедушку Гришу, его простые, но толковые советы, слова: «Так сказано в одной мудрой книге». Он не говорил, что в Торе (тогда это было как-то не принято), но мы-то понимали, о чём идёт речь. Однажды бабушка достала из своего буфета несколько листков пожелтевшей от времени писчей бумаги и протянула их мне. На них чьей-то, видимо, женской рукой были переписаны стихи советской поэтессы Маргариты Алигер, в которых мне сразу же запомнились строки: «Кто же мы такие? Мы – евреи! Как ты смела это позабыть?!». И тут же ответ Ильи Эренбурга (так было написано): «Мы виноваты в том, что мы – евреи. Мы виноваты в том, что мы умны».
Тогда я не стал выяснять, а кто же это такой смелый, что решился от руки переписать эти запрещённые стихотворения. Но потом, через много лет моя жена рассказала мне историю появления в нашей семье этих листочков, совсем не безопасных в то время. Оказывается где-то в начале 1960-х годов дедушка Гриша из молельного дома от раввина принёс на одну ночь эти стихотворения, и бабушка Лиза ученической ручкой, макая стальное перо в чернильницу-непроливашку, старательно, хотя и с допущенными, но тут же исправленными ошибками, переписала их. А я на своей старой пишущей машинке перепечатал эти стихи; затем рукописный оригинал вместе с перепечаткой сложил в папочку и… забыл. Слишком много было забот. И эта папочка путешествовала с нашей семьей из города в город, из страны в страну, – удивляюсь, как она не потерялась. И вот совсем недавно, через столько десятилетий, я обнаружил её в остатках моего архива и понял, насколько всё то, что в этих строчках написано, касается меня, моей жены, дочери, внуков. Решил всё-таки выяснить, насколько точен текст, когда он был написан, и кто дал ответ поэтессе, – ведь мнения ходили самые разные.
Прежде всего, несколько подробнее о самой Маргарите Иосифовне Алигер (фамилия при рождении – Зейлигер). Родилась она 24 сентября [7 октября] 1915 года, в Одессе, Херсонской губернии, Российской империи; ушла из жизни 1 августа 1992 года, в посёлке Мичуринец, Московской области, России) – советская/российская поэтесса и переводчица, журналистка, военный корреспондент. Член Союза писателей СССР. Лауреат Сталинской премии второй степени (1943 г.).
Отец Маргариты – Иосиф Павлович (Иосия Пинхусович) Зейлигер был служащим: занимался адвокатской практикой, состоял членом консультационного бюро при Одесском городском съезде мировых судей. Он очень любил свою единственную дочь и музыку, страшно огорчался, что у девочки полностью отсутствовали музыкальные способности, и сделать из неё музыканта невозможно. Отец умер, когда Рите не исполнилось ещё и десяти лет. Мать была обыкновенной еврейской женщиной, которая «хозяйство ладное вела, доброю хозяйкою сидела у большого круглого стола».
С раннего детства девочка полюбила книги и считала их «удивительными творениями природы». Первым любимым поэтом оказался Николай Некрасов, как-то получилось, что она узнала его раньше, чем Александра Пушкина.
Маргарита поступила в химический техникум, работала по специальности на заводе. В начале 1930-х годов, в возрасте 16 лет, она оставила учёбу, Одессу и отправилась в Москву. Провалив экзамены в институт, снимала «угол», поступила на работу в библиотеку института ОГИЗ и в заводскую многотиражку. Дебютировала в печати в 1933 году – в журнале «Огонёк» за подписью «Маргарита Алигер» были опубликованы стихотворения «Будни» и «Дождь». В 1934-1937 гг. училась в Литературном институте имени А.М. Горького. В 1938 году была принята в Союз писателей СССР.
Во время гражданской войны в Испании (1937 г.) четыре поэта – Евгений Долматовский, Константин Симонов, Михаил Матусовский и Маргарита Алигер – сочинили стихотворное послание «Героическому испанскому народу». Маргарита читала его на торжественном вечере в присутствии приехавших из Испании Рафаэля Альберти и Марии Терезы Леон. С тех пор на стихи Алигер обратил внимание «Отец всех народов» Иосиф Сталин, которому они пришлись по вкусу. В 1939 году 24-летняя Алигер получила первую правительственную награду – орден «Знак Почёта».
В своей поэзии она создавала героико-романтический образ современника – энтузиаста первых пятилеток: «Год рождения» (1938 г.), «Железная дорога» (1939 г.). По мнению тогдашних литературоведов и с точки зрения современного восприятия, очищенного от идеологических наслоений, эти шедевры являются вершиной творчества М.И. Алигер. Также получили известность сборник «Камни и травы» (1940 г.), поэма «Зима этого года» (1938 г.), воспевающая силу духа матери, потерявшей ребёнка. Эта трагическая тема отражала жизненные беды самой Маргариты Алигер. Она писала: «Меня постигло несчастье, страшнее которого ничего не могло быть, – после долгой тяжёлой болезни умер мой маленький сын. Горе, потрясшее меня, перевернув мою душу, открыло в ней, видимо, новые источники жизненной и творческой энергии, и меня словно что-то швырнуло в работу. Это была бессознательная форма самозащиты, потому что работа, и только она, могла меня поддержать и спасти в то время».
Началась Великая Отечественная война. Осенью 1941 года в боях под Ярцево на Смоленщине погиб первый муж Алигер – композитор Константин Макаров-Ракитин. Его памяти поэтесса посвятила стихотворение «Музыка», одно из наиболее эмоциональных и выразительных в её творчестве. Сама Маргарита Алигер, в начале войны работавшая военным корреспондентом в газете «Сталинский сокол», отправилась в осаждённый Ленинград, откуда год вела репортажи и писала стихи.
О подвигах бойца на фронте и труженика в тылу – её поэтические циклы «Памяти храбрых» (1942 г.), «Лирика» (1943 г.). В 1942 году написала поэму «Зоя», посвящённую подвигу Зои Космодемьянской, за которую получила Сталинскую премию (50 тысяч рублей) и всю её передала в Фонд Красной армии.
В 1942 году М.И. Алигер вступила в члены ВКП(б).
В 1955 году Маргарита Алигер участвовала в создании «оттепельного» альманаха «Литературная Москва». Стала членом правления Союзов писателей РСФСР и писателей СССР, членом редколлегии журнала «Воскресенье литературное» (1992 г.).
М.И. Алигер перевела с подстрочников около 40 поэтов, таких как Арчибалд Маклиш, Пабло Неруда, Эдна Сент-Винсент Миллей, Эдуардас Межелайтис, Ханс Магнус Энценсбергер, Леся Украинка, Луи Арагон, Лев Квитко, Десанка Максимович и других азербайджанских, американских, венгерских, еврейских (пишущих на идиш), литовских, сербских, узбекских, украинских, корейских поэтов. В 1989 году за переводческую деятельность была награждена международной премией имени Пабло Неруды.
Кроме этих наград М.И. Алигер удостоена медалей «За оборону Москвы» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», орденов Дружбы народов (7 октября 1975 г.), «Кирилла и Мефодия» I степени (1975 г.), Отечественной войны II степени (11 марта 1985 г.), двух орденов Трудового Красного Знамени (8 октября 1965 г. и 16 ноября 1984 г.).
О любви, мужьях и возлюбленных. Первый любовью юной Маргариты был поэт Ярослав Смеляков, с которым она познакомилась в литературном кружке при журнале «Огонёк». Отмечая чувственную натуру Алигер, биографы приписывают ей романы с Алексеем Фатьяновым, Николаем Тихоновым, Арсением Тарковским, Александром Фадеевым и др. Однако замуж Маргарита впервые вышла только в 1937 году; вскоре московские власти выделили супругам квартиру в композиторском доме на Миусской площади. От первого брака с погибшим на фронте композитором Константином Дмитриевичем Макаровым-Ракитиным (1912-1941 гг.) родились сын Дмитрий (1937-1938 гг., умер во младенчестве) и дочь Татьяна (1940-1974 гг.), впоследствии – поэтесса и переводчик, скончавшаяся от лейкемии. Внучка (дочь Татьяны) – Анастасия Коваленкова (родилась в 1968 г.), художница. Младшая дочь – Мария Алигер-Энценсбергер – родилась 28 июля 1943 года от связи Алигер и Александра Фадеева (женатого в то время на актрисе Ангелине Степановой). Выйдя замуж за немецкого поэта Ханса Магнуса Энценсбергера, дочь Мария долгое время жила в Лондоне, занималась переводами; в дни августовского путча 1991 года приезжала в Россию, собиралась перебраться на родину насовсем, но, вернувшись в Великобританию, 6 октября 1991 года в приступе тяжёлой депрессии внезапно покончила с собой.
Последним мужем Алигер был заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС, литератор, фронтовик Игорь Сергеевич Черноуцан (1918-1990 гг.).
Алигер потеряла трёх любимых мужчин, а потом – всех своих детей: сына и двух дочерей.
Смерть самой Маргариты Иосифовны была физически лёгкой. В Переделкине она вечером (зрение у неё уже было слабое) пошла к соседям и упала в глубокую канаву, чуть-чуть не дойдя до их дома. И сломала шею – смерть была мгновенной.
Особое место в творчестве Алигер занимает поэма «Твоя победа», напечатанная в журнале «Знамя» (№ 9, 1945 г.). В ней она впервые обратилась к теме судьбы гонимого еврейского народа, к которому сама, естественно, и принадлежала. Она осознает и подтверждает свою причастность к нему, высказывает боль за его трагичное военное прошлое и неясное будущее. В поэме рисуются картины тяжёлой жизни страны, в частности Москвы, в суровое военное время, описывается история жизни и трагедия поэта.
В поэме «Твоя победа» рассказывается об эвакуации, по сути, бегстве матери Маргариты Алигер из Одессы, к которой рвались немецкие захватчики, в «городок на Каме», и это она сравнивает с исходом евреев из Египта. Война разрушила очаг. Европа покрылась концлагерями с газовыми камерами. Героиня поэмы не могла оставаться безучастной, и ей понятен теперь упрек матери: «Мы – евреи, как ты смела это позабыть?». Словами «мой народ» Алигер подтверждает свою принадлежность к еврейскому народу, имеющему свою историю и корни, в скорректированном же варианте евреи признаются только как часть народа страны. Изменения, которые должна была внести поэтесса, весьма красноречивы. По существу, цензор повторил лозунг, прозвучавший в Национальной ассамблее Франции после революции 1791 года: «Для евреев как личностей – все права, для евреев как народа – никаких прав».
Поэму подвергли суровой критике и в дальнейшем она, если и перепечатывалась, то с изъятием фрагмента (главы), посвящённого еврейской теме. В конце 1940-х и в 1950-х годах это, теперь фактически уже отдельное стихотворение, распространялось рукописно и неоднократно фигурировало в качестве улики при разбирательстве дел «еврейских националистов». Через 20 с лишним лет в интервью журналу «Вопросы литературы» (№ 4, 1966 г.) Алигер расскажет: «Через два года после выхода 
поэмы «Зоя» я принялась за новую поэму «Твоя победа». Это название знакомо людям неизмеримо меньше, чем «Зоя», но не я тому виной. Поэму я закончила в самый канун Победы. Она была опубликована отдельной книгой и вошла в «Избранное» 1947 года. На этом жизнь поэмы оборвалась. Она вызвала критический окрик из тех, которые случались часто в ту пору и, вопреки здравому смыслу, другим точкам зрения, отношению читателей, надолго порой решали судьбу нашего труда. «Твоя победа» с тех пор не переиздавалась, хотя, мне кажется, она была интересна и нужна людям. Многие до сих пор помнят её, спрашивают у меня о ней. Героиня «Твоей победы» старше Зои, её судьба обыкновеннее, и писать эту судьбу было труднее. Но ведь и жизнь состоит не только из подвигов».
Ещё почти через 20 лет после упомянутого интервью Алигер подтвердит: «Это очень дорогая мне вещь, очень прямая, очень моя. И мне кажется, что она нужна была людям».
Однако Маргарита Иосифовна умолчала о том, что, видимо, под воздействием «критических окриков» ей пришлось внести корректировку в одну из наиболее сильных глав поэмы, 18-ю. Без такой «самоцензуры» её переиздание блокировалось.
Но при всём при этом данная глава стала очень быстро распространяться по городам и весям. Её переписывали от руки (как это сделала бабушка моей жены), перепечатывали, перефотографировали и т.д.
Я не буду разбирать все варианты этого уникального отрывка из поэмы «Твоя победа», сохранившегося в анналах истории, приведу его в том виде, в каком он оказался у меня.
Маргарита Алигер
«МЫ – ЕВРЕИ»
(Глава из поэмы «Твоя победа»)
И, в чужом жилище руки грея,
Старца я осмелилась спросить:
– Кто же мы такие?
– Мы – евреи!
Как ты смела это позабыть?!
Лорелея – девушка на Рейне,
Светлых струй зелёный полусон.
В чём мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодил им Мендельсон?
Я спрошу и Маркса, и Энштайна,
Что великой мудростью сильны, –
Может, им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины?
Светлые полотна Левитана –
Нежное свечение берёз,
Чарли Чаплин с белого экрана, –
Вы ответьте мне на мой вопрос!
Разве всё, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
Чем же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Жили щедро, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил души.
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших.
И потомков храбрых Маккавеев,
Кровных сыновей своих отцов, –
Тысячи воюющих евреев –
Русских командиров и бойцов:
Отвечайте мне во имя чести
Племени, гонимого в веках:
Сколько нас, евреев, средь безвестных
Воинов, погибнувших в боях?
И как вечный запах униженья,
Причитанья матерей и жён:
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ расстрелян и сожжён!
Танками раздавленные дети,
Этикетка «Jud» и кличка «жид».
Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не оживит…
Мы – евреи. – Сколько в этом слове
Горечи и беспокойных лет.
Я не знаю, есть ли голос крови,
Знаю только: есть у крови цвет…
Этим цветом землю обагрила
Сволочь, заклеймённая в веках,
И людская кровь заговорила
В смертный час на разных языках…
Но есть ещё один вариант, который я не могу не привести.
Он ещё более жесткий, ещё более еврейский что ли…
…Разжигая печь и руки грея,
наскоро устраиваясь жить,
мать моя сказала: «Мы – евреи.
Как ты смела это позабыть?»
Да, я смела, – понимаешь? – смела.
Было так безоблачно вокруг.
Я об этом вспомнить не успела, –
с детства было как-то недосуг.
Родины себе не выбирают.
Начиная видеть и дышать,
родину на свете получают
непреложно, как отца и мать.
Было трудно, может быть, труднее,
только мне на всё достанет сил.
Разве может быть земля роднее
той земли, что верил и любил,
той земли, которая взрастила,
стать большой и гордой помогла?
Это правда, мама, я забыла,
я совсем представить не могла,
что глядеть на небо голубое
можно только исподволь, тайком,
потому что это нас с тобою
гонят на Треблинку босиком,
душат газом, в душегубках губят,
жгут, стреляют, вешают и рубят,
смешивают с грязью и песком.
«Мы – народ, во прахе распростёртый,
мы – народ, повергнутый врагом»…
Почему? За что? Какого чёрта?
Мой народ, я знаю о другом.
Знаю я поэтов и учёных
разных стран, наречий и веков,
по-ребячьи жизнью увлечённых,
благодарных, грустных шутников.
Лорелея, девушка на Рейне,
старых струй зелёный полутон.
В чём мы провинились, Генрих Гейне?
Чем не угодили, Мендельсон?
Я спрошу и Маркса и Эйнштайна,
что великой мудростью полны, –
может, им открылась эта тайна
нашей перед вечностью вины?
Милые полотна Левитана –
доброе свечение берёз,
Чарли Чаплин с бледного экрана, –
вы ответьте мне на мой вопрос:
разве всё, чем были мы богаты,
мы не роздали без лишних слов?
Чем же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Жили щедро, не тая талантов,
не жалея лучших сил души.
Я спрошу врачей и музыкантов,
тружеников малых и больших.
Я спрошу потомков Маккавеев,
кровных сыновей своих отцов,
тысячи воюющих евреев –
русских командиров и бойцов.
Отвечайте мне во имя чести
племени, гонимого в веках,
мальчики, пропавшие без вести,
мальчики, погибшие в боях.
Вековечный запах униженья,
причитанья матерей и жён.
В смертных лагерях уничтоженья
мой народ расстрелян и сожжён.
Танками раздавленные дети,
этикетка «Jud» и кличка «жид».
Нас уже почти что нет на свете,
но мы знаем, время воскресит.
Мы – евреи. Сколько в этом слове
горечи и беспокойных лет.
Я не знаю, есть ли голос крови,
только знаю: есть у крови цвет.
Этим цветом землю обагрила
сволочь, заклеймённая в веках,
и людская кровь заговорила
в смертный час на многих языках.
Вот теперь я слышу голос крови,
смертный стон народа моего.
Всё слышней, всё ближе, всё суровей
истовый подземный зов его.
Голос крови. Тесно слита вместе
наша несмываемая кровь,
и одна у нас дорога мести,
и едины ярость и любовь…
Небольшое отступление-пояснение ЛОРЕЛЕЯ (по-немецки Loreley или Lorelei) — центральный персонаж романтической поэзии. Мифологический прообраз: Лорелея — дева-чаровница, речная фея, героиня немецких народных баллад. Но это и овеянная легендами скала на восточном берегу реки Рейн (расположена в самом узком месте русла) близ городка Санкт-Гоарсхаузен (Германия). Топоним происходит от немецкого слова lureln (на местном диалекте — «шептание») и ley («скала»). Таким образом, «Лорелея» когда-то переводилась как «шепчущая скала». Эффект шептания производился речным порогом, который существовал на этом месте вплоть до начала девятнадцатого века.
Заинтригованный звучным именем скалы и её живописным расположением, поэт Клеменс Брентано в 1801 году сочинил балладу «На Рейне в Бахарахе», впоследствии включённую в популярный сборник «Волшебный рог мальчика». Брентано переосмыслил Лорелею как одну из дев Рейна, которые прекрасным пением заманивали мореплавателей на скалы, словно сирены в древнегреческой мифологии. Сильное течение и скалистый берег этого отрезка Рейна действительно создавали в старину все предпосылки для частых кораблекрушений. Созданный Брентано миф о Лорелее получил множество художественных воплощений. Наиболее известно написанное в 1824 году стихотворение немецкого поэта еврейского происхождения Генриха Гейне (на немецком языке звучит так «Ich weiB nicht, was soll es bedeuten…»), которое перевёл на русский язык поэт Александр Блок (позже — Самуил Маршак и другие). Композиторы Фридрих Зильхер и Ференц Лист положили стихи Гейне на музыку. Перед смертью Ф. Мендельсон работал над оперой на тот же сюжет. Образ Лорелеи присутствует и в современной массовой культуре. Так, музыкальными группами самых разных жанров (Dschinghis Khan, Scorpions, Theatre of Tragedy, Styx, Fleet Foxes, Deluhi, «5 Стихий», «25/17» и другими) написаны песни, использующие образ прекрасной чаровницы, речной феи буквально или метафорически. У подножья утёса, на котором, согласно легендам, любила сидеть Лорелея, установлена бронзовая скульптура русалки — дар скульптора Н.А. Юсуповой (1983). В честь скалы/девы назван астероид (165) Лорелей.
И хотя вся поэма «Твоя победа» в дальнейшем перепечатывалась, глава «Мы – евреи» изымалась и запрещалась. Люди, хранившие или распространявшие это стихотворение, подвергались репрессиям, реально рисковали свободой.
Маргарита Алигер, Илья Эренбург и Борис Слуцкий
Критика и цензура была оголтелой, массированной. И, конечно, М. Алигер не ждала, что кто-то решится написать ответ. Но такой человек нашёлся. Этим замечательным, смелым человеком и талантливым поэтом оказался бывший фронтовик – пулемётчик, прошедший всю войну от звонка до звонка, трижды раненый Мендель Рашкован. Он демобилизовался из армии в 1946 году и в 1947-м написал свой, поистине легендарный, «Ответ Маргарите Алигер».
Маргарита Алигер и Михаил Рашкован
На Ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я: нам беды суждены.
Мы виноваты в том, что мы – евреи.
Мы виноваты в том, что мы умны.
Мы виноваты в том, что наши дети
Стремятся к знаньям, к мудрости земной.
И в том, что мы рассеяны по свету
И не имеем родины одной.
Нас сотни тысяч, жизни не жалея,
Прошли бои, достойные легенд,
Чтоб после слышать: «Эти кто? – Евреи! –
Они в тылу сражались за Ташкент!»
Чтоб после мук и пыток Освенцима,
Кто смертью был случайно позабыт,
Кто потерял всех близких и любимых,
Услышать вновь: «Вас мало били, жид!»
Не любят нас за то, что мы – евреи,
Что наша ВЕРА – остов многих вер…
Но я горжусь, горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!
Нам не забыть: средь самых ненавистных
Первейшими с жестокостью тупой
Эсэсовцы «жидов» и «коммунистов»
В Майданек угоняли на убой…
А наши дети гибли вместе с нами
У матерей несчастных на руках,
Протягивая ручки к нам сквозь пламя,
Кричали: «Мама! Мама!» и слезами
Лишь ярость вызывали в палачах…
Нас удушить хотели в грязных гетто,
Замучить в тюрьмах, в реках утопить,
Но не смотря, но не смотря на это,
Товарищ Алигер, – мы будем жить!
Мы будем жить! И мы ещё сумеем,
Талантами сверкая, доказать,
Что наш народ – гонимые евреи –
Имеет право жить и процветать!
Нам кровь и слёзы дали это право,
Благословили жертвы из могил,
Чтоб наш народ для подвигов, для славы,
Для новой жизни сердце возродил!
Народ бессмертен! Новых Макковеев
Он породит грядущему в пример…
Да! Я горжусь! Горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!
Детство и школьные годы Рашкована были обычными, как у всех советских детей, разве только, что сверстники смеялись над его именем и обзывали Мендель-Крендель. Добрый по натуре мальчик не обижался и отвечал сверстникам, что в честь его имени носит свою фамилию великий русский химик Менделеев. «Жидом» его мало кто называл, так как он обладал хорошей физической силой и при случае мог дать сдачи, а, кроме того, у него было много товарищей, которые могли за него заступиться. И всё же Мендель Рашкован, уже будучи старшеклассником, решил взять себе новое имя Михаил, хотя по паспорту всю жизнь был Менделем.
Видимо, так ему было удобнее. В 1939 году Михаил Рашкован с отличием заканчивает среднюю школу, но вскоре его призывают в армию. Начало Великой Отечественной войны он встречает в июле 1941 года на передовой. А через месяц получает тяжёлое ранение. Вылечившись, Михаил снова на фронте. До конца войны он ещё дважды был ранен. После демобилизации в 1946 году он прочитал в журнале «Знамя» поэму М. Алигер «Твоя победа». Она произвела на него колоссальное впечатление. Отрывок из этой поэмы «Мы – евреи» он выучил наизусть. И хотя Михаил Рашкован всегда утверждал, что в части, где он воевал и служил, не было антисемитизма, и в жизни молодой человек, бывший пулемётчик, четыре года воевавший, трижды раненый и чудом уцелевший, не испытывал антисемитизма, но, по всей вероятности, это было не совсем так. Иначе зачем было бы Рашковану создавать «Ответ Маргарите Алигер»? Фрагмент из поэмы «Мы – евреи» нашёл живой отклик в его еврейском сердце. И Михаил Рашкован пишет ответ Маргарите Алигер в стихотворной форме. В своём ответе он отражает зов своей души, не надеясь, что этот ответ когда-нибудь дойдёт до известной поэтессы.
Михаил Рашкован любил стихи и сам писал их, но никогда не считал их «шедевром» и никогда не пытался публиковать. Когда стихотворение М. Алигер было запрещено, Михаил записал в нескольких экземплярах свой «Ответ» и раздал его своим товарищам. Своё авторство он, конечно, не указывал. Однако, как оказалось впоследствии, тиражировать и раздавать это произведение было очень рискованно. Но те, кому он дал, не выдали его. Как потом сообщила Михаилу его сокурсница, органы МГБ разыскивали Рашкована, пытались узнать его адрес. Не получилось. Так и пошли гулять по громадной стране два замечательных стихотворения, говоривших о высоком нравственном и героическом подвиге их авторов: запрещённое Маргариты Алигер и «Ответ» на него Михаила Рашкована, написанный подпольно. Оба эти произведения пользовались большим успехом и находили отклик в каждой еврейской душе.
Если автор стихотворения «Мы – евреи» был широко известен, то об авторе «Ответа» никто не знал. Долгое время авторство «Ответа» приписывали известному советскому журналисту и писателю Илье Эренбургу. В связи с этим он имел много неприятностей. Его вызывали по этому поводу в соответствующие органы. Позже его дочь Ирина Эренбург подтвердила, что это стихотворение не его отца, но смело заявила, что под многими его строками Илья Эренбург мог бы подписаться. Таким образом, с течением времени слова «Ответа Маргарите Алигер» стали считать народными.
Так и ходило замечательное стихотворение Михаила Ришкована по просторам России, а потом Израиля с указанием «Слова народные». И только сравнительно недавно автор стихотворения стал известен.
Много лет назад Михаил познакомился с человеком, который отсидел несколько лет на Колыме за то, что у него обнаружили переписанный экземпляр его «Ответа». Слушая собеседника, Михаил сильно расстроился, даже слёзы навернулись, он посчитал себя виноватым в несчастной судьбе этого ни в чём неповинного соотечественника.
Михаил Рашкован окончил университет, преподавал. Жил в Израиле в городе Петах-Тиква. С женой Симой воспитал трёх прекрасных сыновей. Как человек глубоко интернациональный Михаил вложил в своё творение большую гордость за свой народ, его героизм, его новаторство. Такой народ нельзя победить, нельзя уничтожить. «Народ бессмертен!», – восклицает в конце своего стихотворения Михаил Рашкован.
Он всю жизнь продолжал писать, но стихотворений своих никуда не отправлял, скромно считая их не вполне достойными публикации. Всё написанное он печатал на принтере, и каждые 350-400 страниц переплетал в отдельный том, и таких томов набралось двадцать. В них и личное, и переводы на русский с идиш. Михаил (Мендель) Рашкован с радостью откликался на приглашения выступить с чтением своих стихов в любой аудитории. И хотя передвигаться ему с каждым годом становилось всё труднее (сказывались военные раны), он никогда не отказывался почитать и свои стихи, и стихи любимых авторов. Он принимал самое активное участие в литературных кружках и в обществе по сохранению языка идиш. Однако здоровье его с каждым днем ухудшалось. Он уже ничего не видел и последние два года рядом с ним круглосуточно находился помощник Владимир Догу, сердечный человек, который относился к Михаилу как к родному отцу, и дети ежедневно навещали своего папу, помогали ему.
К сожалению, и этого чудного человека не стало. Он ушёл из жизни, как праведник, во сне, в ночь на субботу 22 марта 2015 года. Через три месяца после своего 93-летия. Вообще, несмотря на присущие каждому человеку обычные трудности, а нередко и неприятности, вплоть до самых сложных, Рашкован оказался очень счастливым человеком. Выражая искреннее соболезнование его сыновьям: Юре, Лёне, Саше и всем членам их семей, мы говорим, что Михаила Рашкована всегда будут помнить как благородного, честного, доброго, талантливого и храброго человека.
Повторю, что такой народ, как наш, нельзя победить, нельзя уничтожить. Сто раз прав Мендель Рашкован, воскликнувший более 70 лет назад: «Народ бессмертен!».
Михаил Рашкован, наверное, знал, что бессмертие еврейскому народу предписывали такие великие умы человечества, как русский писатель Лев Николаевич Толстой. Вот его слова: «Еврей – это святое существо, которое добыло с неба вечный огонь и просветило им землю и живущих на ней. Он – родник и источник, из которого все остальные народы почерпнули свои религии и веры. Еврей – первооткрыватель культуры. Испокон веков невежество было невозможно на Святой Земле в ещё большей мере, чем нынче даже в цивилизованной Европе. Еврей – первооткрыватель свободы. Даже в те первобытные времена, когда народ делился на два класса, на господ и рабов, Моисеево учение запрещало держать человека в рабстве более шести лет. Еврей – символ вечности. Он, которого ни резня, ни пытки не смогли уничтожить, ни огонь, ни меч инквизиции не смогли стереть с лица земли; он, который так долго хранил пророчество и передал его всему остальному человечеству; такой народ не может исчезнуть. Еврей вечен. Он – олицетворение вечности».
Лев Рудский (WRN)
Дорогой Лев Михайлович! Спасибо! Вы верны теме и себе. Прочитал с большим интересом.