35 лет назад, в январе 1979 года, в Антарктиде впервые за всю историю освоения Белого материка разбился советский самолёт Ил-14. После долгого расследования причину катастрофы засекретили, а о трагическом происшествии постарались поскорее забыть.
Только парой фраз сообщили в программе «Время»: в районе советской антарктической станции «Молодёжная» разбился экипаж Владимира Заварзина. Из пяти человек экипажа в живых остался один – штурман Александр Костиков.
Прошло много времени. И вот единственный оставшийся в живых лётчик Александр Александрович Костиков, солидный 59-летний человек, с тяжёлой походкой и следами шрамов на лице, впервые рассказывает о загадочной гибели советского «Ила» в Антарктиде. Тогда, в январе 1979-го, никто из подоспевших к рухнувшему с 30-метровой высоты Ил-14 не мог поверить, что внутри кто-то уцелел.
«В Антарктиду мы прибыли 18 декабря. – говорит Сан Саныч (так он по-простому попросил себя называть). – В Южном полушарии стояло полярное лето: минус 35 и сшибающий с ног ветер. Чтобы не снесло, передвигались, держась за верёвки, натянутые между строениями. 22-го наш самолёт совершил облёт и вывел из ледового плена судно «Фудзима», которое везло груз на японскую станцию, – в Антарктиде принято друг другу помогать. Знали бы мы, что очень скоро помощь понадобится нам!».
Махнуть на полгода в Антарктиду 24-летнему Сашке Костикову предложил командир экипажа, с которым он штурманом летал в Сибири. Выпускник Московского топографического политехникума уже успел поработать на территории некоторых серьёзных точек. На Новой Земле участвовал в ядерных испытаниях, вёл геофизическую разведку на Шпицбергене, в Средней Азии, на БАМе. Но услышав слова командира, Сашка засомневался, – жена Наташа ждала ребенка. А потом махнул рукой: «Еду!». Хотелось испытать себя в экстремальных условиях, а заодно подзаработать.
Новый год встретили дружной компанией. Сходили в баню, сели за стол. Когда через два дня произошла катастрофа, члены комиссии все допытывались, а не был ли экипаж пьян. Но какой там пьян – в праздник полярникам полагалась бутылка водки на пятерых, а с неё не напьёшься. В качестве культурной программы крутили фильм «А зори здесь тихие» – мужики, оторванные от дома, 15 раз пересматривали сцену, где девчата моются в бане.
Отоспавшись, экипаж стал собираться на задание. Предстоял 10-часовой перелёт, баки были залиты под завязку. Небо в тот день хмурилось, но погода была вполне штатной. Все, кто в это время оказался рядом с аэродромом, отметили: самолет долго и тяжело разгонялся – взлетно-посадочная полоса шла в горку. Наконец оторвался, а когда поднялся на высоту 30 метров, от земли по его курсу вырос огромный снежно-вихревой столб. Восходящий поток воздуха был настолько сильным, что самолёт мгновенно встал ребром на крыло и рухнул.
Командир Володя Заварзин погиб мгновенно – он ударился головой о «рог» штурвала. Бортмеханик Виктор Шальнов упал на центральный пульт управления и скончался в вездеходе по дороге к станции. Второго пилота Юру Козлова бросило на колонку штурвала, он умер через несколько часов после катастрофы. Бортрадиста Гарифа Узикаева доставили в санчасть в критическом состоянии. Ему смяло пол-лица, свалившаяся на него радиостанция проломила грудную клетку. Штурмана Костикова вытащили из искореженного салона последним – крайним, как говорят лётчики. Голова залита кровью, перебитые ноги. Все думали, что тоже не жилец.
О трагическом происшествии на «Молодёжной» доложили в Москву. Тут же на экстренном заседании Политбюро было принято решение везти раненых – Костикова и Узикаева – в Новую Зеландию. Самолёт для транспортировки предоставили американцы: «Геркулес» С-130 был оборудован полозьями для взлёта с заснеженного аэродрома и колёсами для посадки в субтропиках. Через десять часов самолёт приземлился на аэродроме недалеко от госпиталя города Данедина.
«Открываю глаза – передо мной сидит очень полная, темнокожая женщина», – вспоминает Костиков. – Я испугался и произнёс: «А я что, в Африке?».
Уход за советскими полярниками был великолепный – содержание пострадавших в госпитале обходилось в 100 долларов в день. Но Узикаева спасти не удалось, Костикову же предстояло провести там почти два месяца и выдержать пять операций. Челюсть собирали по кусочкам, кости глазницы восстанавливали, точно пазл. В бедро одной ноги вставили штифт, другую загипсовали.
«Что в тот день произошло на «Молодёжной», я помнил смутно», – говорит Костиков.
Людям, которые приходили к нему в госпиталь, он даже не знал, что рассказывать. А на предложения остаться в Новой Зеландии отвечал отказом. Ведь дома его ждала беременная жена.
Перед отъездом персонал госпиталя накупил ему в подарок детских вещей, а 22 февраля 1979 года он вернулся в Москву (СССР). Дома оказалось, что о трагедии в Антарктиде вспоминать не стоит. К Костикову пару раз приезжали члены комиссии по расследованию, выясняли обстоятельства гибели экипажа. Но помощь не предлагали. Ему намекали: лучше бы он навсегда остался с товарищами в Антарктиде. Недалеко от места их гибели полярники установили обелиск из белого мрамора, а на Донском кладбище в Москве, где захоронили капсулы с грунтом с места трагедии, появилась стела в память об отважных покорителях Южного полюса.
Комиссия по расследованию установила: экипаж Заварзина поступил грамотно. Но что же произошло 2 января 1979 года? Специалисты выдвинули версию: самолёт подхватил внезапно поменявший силу, скорость и направление ветер, что бывает в местных широтах, но доподлинно ничего неизвестно. Дело засекретили, а с Костикова взяли подписку о неразглашении. Он тогда и не понял, что может разгласить. Только в конце 1990-х годов, встретившись с бывшими в те дни на «Молодёжной» сотрудниками станции, услышал аббревиатуру НЛО и рассказ о том, что их самолёт столкнулся с взлетающей «тарелкой». Кстати, к тому времени у полярников уже появился международный термин, обозначающий подобные происшествия: экипаж «поймала» Антарктида. Таинственная сила, с которой довелось столкнуться членам многих экспедиций, – разрушительная и пока необъяснимая.
WRN